Алина стояла посреди своей новенькой двушки с серыми стенами и окнами, которые выходили в такую же серую новостройку напротив. В этой квартире ещё пахло бетонной пылью, но она её уже любила. Здесь будет кухня с синим гарнитуром, гостиная с большим диваном, и спальня — наконец-то отдельная, не проходная, не за шкафом и не в углу родительской квартиры, где слышно, как отец чихает за стенкой. Её угол, её тишина, её свобода.
Тридцать два года, ипотека на двадцать лет и ноль сантиментов — так, казалось бы, и живи. Но Алина как раз в этот период своей самостоятельной эйфории и встретила Ивана.
Он, как водится, подкатил к ней у прилавка с помидорами. Она взвешивала бакинские, он уронил рядом с ней сетку картошки и пробормотал что-то вроде:
— У вас такая уверенная хватка… Вы, случайно, не борец?
Алина усмехнулась, не глядя:
— Только с банками за ипотеку.
Он оказался инженером-строителем, с руками, которые знали, что такое уровень, шпатель и человеческий труд. Не менеджер по логистике, не «предприниматель», а настоящий мужчина с мозолями. Через месяц он уже устанавливал ей розетки и рассказывал, какие стены можно снести, а какие — не стоит, если не хочешь в гости МЧС.
А через полгода они расписались. Скромно. Без лимузинов, платьев в стразах и пьяных тостов. Просто пришли в ЗАГС и расписались. Алина в джинсах, Иван — с гипсом на пальце: придавило балкой на стройке.
Сложилось всё просто, логично. Но, как водится, логика рушится, когда в уравнение добавляется третий элемент. Особенно если этот элемент — свекровь по имени Ольга Петровна.
— Алина, ну вы же молодая, умная женщина, — с улыбкой говорила Ольга Петровна на первом же совместном чаепитии, — неужели вы не понимаете, что семье надо помогать?
— Помогаю, чем могу, — спокойно отвечала Алина, глядя, как её чай остужается.
— У Иры, моей племянницы, дети. Трое. Один астматик. А сейчас с этими ценами… Ты ж видела, сколько аренда стоит?
Алина кивнула. Цены на аренду она знала. И ипотека её знала. Каждую ночь, когда она смотрела на платёжку в приложении банка.
— Понимаю, Ольга Петровна. Но, как бы это… Это моя квартира. Я сама её купила. До Ивана. И…
— Да что ты цепляешься за эти бумажки? — перебила Ольга Петровна, уже без улыбки. — Бумажка сегодня есть, завтра нет. А семья — это святое.
Алина поставила чашку. Тихо. Но с выражением.
— Я, кажется, теперь тоже семья. Или пока не совсем?
Иван, сидевший рядом, отодвинул стул и вдруг будто уменьшился. Он замер между двумя женщинами, как медвежонок между двумя елями перед ураганом.
— Мам, — осторожно начал он, — ну ты же знаешь, квартира Алины. Она всё сама…
— Вот именно, сама! — вспыхнула Ольга Петровна. — Сама купила, сама ремонт делает, сама в ЗАГС пошла, сама на работу ездит, сама варит борщ, сама, сама, сама! А ты на что, Иван?
— На борщ, — буркнул тот, улыбнувшись неловко. — И на розетки.
Алина хмыкнула. Иван пытался разрядить обстановку шуткой. Но Ольга Петровна не оценил юмора.
— Не шути. Я говорю серьёзно. Племянники без жилья. А тут у вас просторная квартира. Алина может пока у нас пожить, да и вы поедете в отпуск. Мы с Геной давно хотели, чтоб вы вместе с нами в Сочи…
Алина не поверила своим ушам.
— Простите, вы сейчас предлагаете, чтобы я отдала свою квартиру вашим племянникам, а сама поехала с вами в отпуск?
— Да. А что в этом такого? Пока они поживут, потом снимут. На пару месяцев. А ты там в Сочи отдохнёшь, развеешься, отдохнёте от всего.
Алина встала. Спокойно. Но в голосе уже зазвенело стекло.
— Я не нуждаюсь в отдыхе от своей квартиры. И уж точно не в том, чтобы её кто-то «временно» занял. Даже если это ваша любимая племянница с астматиком. Мне жаль, конечно, их ситуацию, но я никому ничего не должна.
— Вот оно как… — Ольга Петровна хмыкнула, — значит, только и ждала, чтоб своё получить и в нору спрятаться?
Иван резко встал.
— Мама, прекрати. Сейчас же.
— А ты? Ты молчишь, как всегда. Сидишь, как мебель. А я за тебя боролась, когда у тебя в тринадцать была астма, и ты не мог на физру ходить!
— Мама, не смешивай всё в одну кастрюлю. Это не обсуждение квартиры, это какая-то каша из обид.
Алина подошла к двери.
— Я думаю, пора закончить этот разговор. Мы не будем отдавать квартиру. И обсуждать это больше тоже не будем.
— То есть вы закрываете двери перед роднёй? — свекровь уже почти кричала. — Ты, Алина, эгоистка. Ты не жена, ты — собственница. Вот как таких земля носит?
Алина остановилась в дверях и бросила спокойно:
— Земля носит крепко, особенно если в ней прописана. Извините.
Они уехали в тот вечер домой. Ольга Петровна осталась у себя — с пакетами, самоваром и обидой на лице.
— Слушай, — сказал Иван, пока Алина размешивала салат, — может, ты и правда слишком жёстко?
— Может, — ответила Алина, не глядя. — Но в следующий раз она попросит передать мебель. А потом, может, предложит прописать кого-то. А потом — заменить двери. И знаешь, в какой момент заканчивается дом?
— В какой?
— Когда ты в нём не хозяин. А просто — временный житель.
Иван вздохнул.
— Ты — мой дом.
Алина рассмеялась:
— Ну всё, хватит сладостей, иди мой картошку.
И они поужинали. Без скандалов, без гостей и без астматиков.
Но звонок от Ольги Петровны снова прозвенел уже на следующее утро.
Звонок раздался в субботу утром, ровно в 9:02. Алина лежала, уткнувшись носом в подушку, и пыталась сообразить, где она и какой день недели. Иван уже хлопал дверцей холодильника, видимо, искал сыр, который сам же и съел.
Телефон на тумбочке мигал, как маяк бедствия.
«Ольга Петровна».
Алина выдохнула. И не ответила. Она уже научилась: если не брать трубку с первого раза, свекровь звонит ещё трижды, а потом пишет обиженное «Ну и ладно, раз вы такие» в Ватсап.
На третьем звонке Алина всё же подняла трубку. Потому что было проще выслушать монолог, чем читать длинные пассивно-агрессивные сообщения с пассивно-агрессивными смайликами.
— Алёна, привет, — начала Ольга Петровна с тем же тоном, каким в кино героини говорят: «Я умираю, но держусь». — Я всё думала, звони, не звони… Но потом решила: раз мы семья, надо говорить честно. Без фальши.
— Доброе утро, Ольга Петровна, — Алина села в кровати и зевнула. — Говорите.
— Я тебе не враг. Я же тебе добра желаю. Просто хочу, чтобы вы были счастливы. А для счастья нужна совесть. Понимаешь?
Алина потерла лицо:
— Я вроде ничего не крала и никого не убивала. Что со мной не так теперь?
— Да всё с тобой так! Ты умная, красивая, современная. Просто эгоистка немного. Совсем чуть-чуть. На грани. Своё, своё, своё — а где же наше?
— Наше? — Алина посмотрела в окно. — Это квартира? Или Иван?
— Ты ж понимаешь, Ира с детьми реально страдает. А ты не дала даже посмотреть квартиру! Как будто мы чужие. Как будто я тебе — не свекровь, а посторонняя.
Алина молчала. Потому что если бы она начала говорить, пришлось бы орать.
— Ладно, — вздохнула свекровь. — Я зайду вечером. Обсудим по-человечески.
— Нет, — резко сказала Алина. — Не заходите. Я не приглашала.
— Ты серьёзно?! — голос у Ольги Петровны подпрыгнул. — То есть ты запрещаешь мне приходить в квартиру моего сына?!
— Которая, к слову, не его. А моя. Оформлена на меня, куплена мной, оплачивается мной. Иван в ней гость. Но, к счастью, любимый гость.
— А вот это уже хамство! — свекровь повысила голос. — Я такого не ожидала от тебя! Вот как ты разговариваешь с матерью мужа?!
— Вот так, — спокойно ответила Алина. — Потому что иначе вы не слышите. До вечера.
И сбросила.
— Она что, опять про квартиру? — Иван стоял в дверях кухни, обмотанный полотенцем и с зубной щёткой в руке.
— Угу. Говорит, что страдают дети Иры. И что я эгоистка, потому что думаю только о себе.
— Ну, страдают, возможно, страдают, — пожал плечами Иван. — Но тут дело такое… Ты же не виновата, что Ира не умеет управляться с деньгами. И муж у неё — пьющий бревно с руками.
— А ты чего не сказал ей так?
— Я ей уже говорил. Она обиделась. Сказала, что я неблагодарный. Что она мне жизнь спасала, а я теперь под каблуком.
Алина фыркнула:
— Ну, каблук, видимо, у меня блестящий, раз так держится.
Иван подошёл, обнял её за плечи.
— Не переживай. Я с тобой. Хоть в ипотеку, хоть в ремонт, хоть в бой с тенью.
— А если мама припрётся?
— Не пустим. Будем делать вид, что уехали в Крым.
Но Ольга Петровна не просто приперлась. Она явилась с «аргументами»: с Ирой, с двумя из трёх детей и с каким-то мужиком, который оказался братом её покойного мужа. Пахло табаком, детскими печеньками и недовольством.
— Мы ненадолго, — произнесла Ольга Петровна, разглядывая обои в коридоре. — Просто посмотрите, как здесь светло. Вот же сколько воздуха! Просторно!
— Это не экскурсия, — тихо сказала Алина. — И я не приглашала никого.
— Но ты же не против? — перебила Ира, держа за руку ребёнка с синей соплёй. — Мы просто глянем. У нас-то двушка на троих. Душно. Плесень.
— Я против, — твёрдо сказала Алина.
И тут начался ор.
— Да кто ты такая?! — Ира скипела. — Что ты себе возомнила? Мы родные люди!
— РОДНЫЕ?! — Алина повысила голос. — С какого перепуга? Я с вами не знакома толком! Вы лезете в мою квартиру, как будто это подъезд, а я — консьержка! У вас есть свои проблемы — решайте их сами! Это не общежитие!
— А ты мерзкая, — выплюнула Ира. — Никакая ты не жена, а собственница. Мужа под себя подмяла, мать его не уважает…
— А ты — манипуляторша. Я вижу, как твоя мама тобой командует. Но моя квартира — не место для ваших семейных битв. Идите разбираться дома.
Иван стоял, не двигаясь.
— ИВАН! — выкрикнула свекровь. — Ты позволишь ей так с нами?!
— Да, — устало ответил он. — Позволю. Потому что это её дом. И потому что я её муж, а не ваш жилец.
Ольга Петровна остолбенела. Затем, не говоря ни слова, повернулась и вышла. За ней пошли Ира с детьми. Мужик буркнул что-то невнятное и последовал за ними.
Хлопнула дверь. И в квартире стало тихо.
— Они в суд подадут, думаешь? — спросила Алина через час, когда они сидели с Иваном на полу и пили чай.
— На что? — он пожал плечами. — На оскорбление родственных чувств? Мама теперь месяц будет обижаться. Потом опять позвонит. С печеньем. И скажет, что всё поняла. А через неделю опять начнёт.
— Ну и ладно. У меня теперь новые обои и новые границы. Пусть привыкнут.
Иван усмехнулся:
— И новые законы. Закон Алины. О том, как не превращать свою жизнь в коммуналку.
Алина кивнула.
— Да. Первое правило: никого не пускать, если не звали.
И вдруг добавила:
— А второе… если однажды решу родить, хочу, чтобы никто не говорил моему ребёнку, что он кому-то что-то должен только потому, что «так принято».
— А ты серьёзно про ребёнка?
— Ну, не сейчас. Но когда-нибудь. В квартире, где не будет ни астматиков, ни плесени, ни набегов родственников.
Они рассмеялись. А потом, не сговариваясь, начали составлять план ремонта. Краска, мебель, потолки. Без скидок для «семейных». Только для себя.
Когда Ольга Петровна перестала звонить, было подозрительно спокойно. Дни шли, и чем тише становилась свекровь, тем больше у Алины чесались ладони: что-то она точно задумала.
Иван был спокоен. Слишком спокоен. Он уверял, что мама обиделась «всерьёз», и теперь они для неё временно мёртвы. Алина верила слабо. Потому что Ольга Петровна не тот человек, который отступает. Она — как управляющая компания в доме с грибком в подвале: кажется, исчезла, а потом внезапно приходит и требует доплату за тепло.
— Я тут посчитал, — сказал как-то вечером Иван, — нам на ремонт не хватает тысяч сто. Может, отложим отпуск?
— Нет, — резко ответила Алина. — Отпуск мы заслужили. А ремонт… потихоньку доделаем. Мне важнее, что мы вообще с тобой вместе. И без гостей.
Иван обнял её.
— Ты, конечно, дикая… но моя. И правильно всё делаешь. Даже если это бесит половину моего семейства.
А потом пришла повестка.
«Судебное заседание по вопросу признания фактического совместного проживания и выделения доли племянникам в жилом помещении…»
Алина сидела на кухне, как вкопанная. Смотрела на бумажку. Руки дрожали. Сердце било в висках. Мир распался на слоги: су-деб-ное… за-се-да-ни-е…
— Это что за хрень?! — закричала она. — Они… они с ума сошли?!
Иван читал бумагу молча, но челюсть у него скрипела так, будто он пытался откусить угол стола.
— Это мама. Сто процентов. Она не простила. Она нашла юриста. Это старая подруга её покойного мужа, между прочим. Они теперь решили, что раз ты «жена», то квартира — это «общее имущество», и племянники могут получить часть. Потому что, внимание! — у них больше потребностей, чем у тебя!
— Я им сейчас покажу потребности! — Алина вскочила, размахивая руками. — Я купила эту квартиру ЗА СВОИ деньги. ДО брака. У меня все документы. Я что, должна теперь делиться, потому что у них плесень в ванной?!
— Успокойся, — Иван провёл ладонью по лицу. — Мы наймём юриста. Всё объясним. Это маразм. Они не выиграют. Но нервы нам попортят.
Суд был через месяц. Этого времени Ольге Петровне хватило, чтобы:
Рассказывать всем, что Алина — «холодная стерва, которая выкинула детей на улицу».
Отправить Ивану письмо с фразой: «Ты не мой сын, если поддерживаешь это чудовище».
Попытаться через знакомую из БТИ получить документы на квартиру (не получилось, но попытка была засчитана).
Алина не спала ночами. У неё появился нервный тик в правом глазу и привычка чесать шею, как будто там завёлся судейский моллюск. Иван ходил мрачный, как туча, и уже начал подумывать о психотерапии — для мамы.
— А если они выиграют? — Алина смотрела на юриста, хрупкую женщину с глазами серого волка.
— Они не выиграют. У них ноль шансов. Но знаете, — она прищурилась, — в суде важны не факты, а кто громче орёт. Так что держите себя в руках. Не ведитесь.
Суд длился ровно 43 минуты. За это время Ира успела:
— Пустить слезу (поддельную).
— Назвать Алину «неженственной и морально равнодушной к детским страданиям».
— Сказать, что квартира «пахнет одиночеством, потому что там нет детей».
— Обвинить Алину в том, что она «сначала охмурила брата, а теперь выдавливает родственников».
— Расплакаться ещё раз, теперь уже искренне, потому что судья зевнул и попросил «покороче».
Ольга Петровна смотрела на всех с выражением «я здесь моральный авторитет». Когда выступала Алина, свекровь театрально закатывала глаза и записывала что-то в блокнот. Вероятно, план расправы.
Но судья был сух и предельно спокоен. Он выслушал обе стороны, посмотрел документы, задал пару уточняющих вопросов и устало сказал:
— Иск отклонён. Оснований для выделения доли не имеется. Заседание окончено.
Ира в слезах выбежала из зала. Ольга Петровна осталась сидеть, глядя в одну точку. Её губы дрожали. Иван подошёл, положил руку ей на плечо. Она смахнула её, будто он был не сыном, а попкорн на пиджаке.
— Ну вот и всё, — Алина выдохнула, выходя на улицу.
— Не всё, — сказал Иван. — Погоди. Я кое-что решил.
Он достал ключи и положил ей в ладонь.
— Это от старой квартиры мамы. Она мне её оформила полгода назад. Тогда ещё. Говорила: «пусть будет, мало ли чего». Я продам её. А деньги вложим в наш ремонт.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Мне не нужна её квартира, если она шантажирует нас семьёй.
— А ты ведь её любишь, — сказала Алина, мягко.
— Люблю. Но жить с таким человеком — нельзя. А ты — моя семья. Единственная.
Алина прижалась к нему.
— Ну и ладно, — пробормотала она. — А квартиру мы сделаем такую, что свекровь, если и зайдёт, то только в бахилах. И по предварительной записи.
Они рассмеялись. От души. Впервые за долгие недели.
Через два месяца ремонт был закончен. Стены выкрашены, пол блестел, кухня — как из рекламы, а в ванной можно было устраивать экскурсии по «царству уюта и плитки».
Ольга Петровна больше не звонила. Только раз — прислала смс:
«Желаю счастья. Надеюсь, вы теперь довольны».
Алина не ответила. Потому что это был не конец. Это было начало.
Она стояла посреди своей квартиры, с чашкой кофе, в халате, и думала:
«Жить — это не про компромиссы. Это про границы. И про любовь, которая стоит на твоей стороне. Даже когда все остальные — против».
И пусть всё остаётся именно так.
